Анна Вощинчук о Константине Мужеве

Скульптор и перфомер Константин Мужев родился в 1977 году в Минске в семье радиофизиков. Окончил Минское государственное художественное училище им. Глебова и отделение скульптуры художественного факультета Белорусской академии искусств. Участник и призер многочисленных международных конкурсов и фестивалей искусств, стипендиант специального фонда президента Беларуси, член совета Белорусского Союза дизайнеров. «Мое предназначение – сделать перфоманс изобразительным, очень изобразительным, но при этом оставаться непонятным и сложным. Это как в живописи Кандинского - ощущение адской каши, но все так хорошо сидит: и коровка, и пятно, и полосочка, и квадратик, и вот эта штука».

«Зрителя, извините, нужно немножко дрессировать»
Вы могли его видеть в городе – голого, в краске, что-то рисующего на асфальте в окружении недоумевающих прохожих. Или на фестивале современного искусства с очередной «экзорцистической мясорубкой», приводящей в восторг одних и шокирующей других. On Air встретился с ним – единственным белорусским скульптором, делающим перфомансы – и спросил, как это всё понимать.

Анна Вощинчук

С чего все начиналось? Когда вы почувствовали, что рисовать натюрморты и лепить бюсты – это не ваше?
В 14 лет я учился в художественной школе и занимался дзюдо. Потом, как полагается, было, пару переломов и я понял, что для себя нужно что-то выделить. Поскольку в дзюдо особых достижений не было, а кости ломать не нравилось, выбрал художественную школу. И стал этаким «дзюдоистом» в искусстве.
Потом на первом курсе училища увлекся панком, играл в группе. Возникли вопросы с успеваемостью, и опять нужно было выбирать. Во второй раз остался верен искусству, потому что искусство – это бесконечное пространство, в котором можно развиваться. А художественное училище – рай для формирования личности.
Обязательно ли получать специальное образование, чтобы творить?
Когда-то мой педагог, скульптор Владимир Жбанов сказал, что стоит промучиться в специальных учебных заведениях, чтобы потом всю жизнь не задавать себе вопрос: хорошо ли я рисую и леплю? Я точно знаю, что мое академическое образование мне очень здорово помогает. Но без внутреннего стержня и таланта с ним сложно что-то сделать.
Как скульптор превратился в перформера, а его жизнь – в бунт? Откуда у протеста растут ноги?
У нас есть некоторые проблемы со скульптурой. У меня нет мастерской и последний проект я делал электропилой дома, радуя соседей. Было бы больше возможностей, я бы занимался скульптурой. А так скульптуры стало мало, к тому же всегда хотелось попробовать что-то еще, или соединить, поэтому постепенно это выросло и стало перфомансом.
Каков ваш главный месседж?
Жизнь прекрасна и она может быть таковой, если к этому стремиться. Я протестую против плохого и очень хочу, чтобы у меня все получилось. Я еще создам свою «Данаю»….
Как рождаются перфомансы?
Кино смотрю иногда. Мои режиссеры – Дэвид Линч и Педро Альмадовар. Еще всякие «эндиуорхоловские» штуки люблю. Я уже дорос до такого состояния, что специально смотреть или читать что-то умное не надо – достаточно, чтобы голова постоянно работала. Произведение искусства должно растрясать мой мозг. А за вдохновением нужно к жизни обращаться – она творит лучший и беспроигрышный перфоманс.
Идеальная площадка для вашего перфоманса?
Так как я скульптор по образованию, то и перфомансы у меня скульптурные: я всегда задействую архитектуру пространства, поэтому во многом место определяет действие. Не могу не задействовать колонны, например.
Какие работы самые значимые для вас самого?
Сложный вопрос. Мой перфоманс с годами меняется, взрослеет, усложняется его структура. Каждый перфоманс – это особенная энергетика, особенные люди. Может быть, по энергетическим ощущениям, мне больше остальных нравятся «Инвалиды морали» или «1=1» с Сергеем Варкиным.
Расскажите о перфомансе «Дедал и Икар» (апрель 2015 года) в Национальном художественном музее Беларуси.
Хотелось сделать работу об искусстве, потому что чаще всего перфоманс откликается на социальные темы. В «Дедале и Икаре» основная идея – это полет, который, как мне кажется, всем сейчас очень нужен. Крылья – метафора: это свобода, возможность улететь. Люди думают: были бы крылья, сразу половина проблем бы решилась. Поэтому, когда Икар умирает, он все-таки успевает задать вопрос Дедалу: «Ну и почему же ты не летаешь? Я же все-таки полетел, а ты быстренько собрал крылья и пошел…..» «Дедал и Икар» – это очень чистый, даже где-то нарочито чистый перфоманс, в который хочется добавить немного смолы или дегтя, чтобы люди не сказали: «Скукота, ничего не сломал, никого не убил».
Доросла ли белорусская публика до ваших перфомансов, в том числе «голых»?
Я не могу ответить однозначно. Потихоньку привыкают, или привыкли, или сделали вид, что все поняли. Перформансом я занимаюсь 15 лет и собираюсь продолжать это делать дальше. Однажды в Академии искусств был случай, когда меня ругали, что созданную мной скульптуру никто не поймет, а мимо проходил сантехник, посмотрел и говорит: «Так это же голова женщины». У нас, скорее, сантехники поймут, потому что почти все они с высшим образованием.
Если ориентироваться на публику, можно никогда не сдвинуться с места. Конечно, восприятие скульптуры и искусства перфоманса – разное, потому что скульптура – привычнее, а перфоманс моложе, сложнее, да и не совсем подходит под наш белорусский темперамент. Перфоманс – это провокация, экстрим, протест. Зрителя, извините, нужно немножко дрессировать, а не просто показывать ему подписанные произведения.
Кто ваш зритель?
Я мечтаю, чтобы мои зрители были обычными людьми, студентами, которые гуляют по городу. Студенческая молодежь – это всегда другая энергия, другое восприятие, это живо и весело. Меня не интересует художественный бомонд, как таковой. Мне нравятся радостные или удивленные, или непонимающие, но живые лица, не вруны, которые приходят на перфоманс не смотреть перфоманс, а думать о том, как Костя Мужев попал в Национальный художественный музей.
Как меняется роль художника в обществе?
На мой взгляд, роль не меняется, могут меняться средства выразительности, техника, но не роль. Да и предназначение осталось таким же, как и всегда: родился художником – будь им.
Художник должен быть бедным?
Для перфоманса в XXI веке нужна техника, а техника стоит денег, поэтому мне, надоело приходить в музеи, или еще на какие-то площадки и слышать, что проектора и магнитофона нет. Последний перфоманс, в Центре современных искусств, потребовал целой машины аппаратуры. Я все привез сам и был уверен, что это будет работать и действие состоится. Теперь я хочу проектор, который стоит 12 000 долларов. Так что решайте сами, должен ли художник быть бедным.
Ящерица агама в качестве домашнего питомца – это попытка быть не таким, как все? Как же котики?
Я родился в год дракона, хотел познать свою сущность. Так что ящерицы – дополнение моего образа. Мне с ними хорошо, они веселенькие, не напрягают, улыбаются, кушают тараканов, вырастают небольшими. По ним хорошо определять, какая будет погода, требуют минимального ухода не надо выгуливать. А на кошек у меня аллергия.
Что для вас абсолютное счастье?
Когда перфоманс закончился и я натягиваю на крашенное тело штаны. Такое вот импульсное счастье.

«Мне нравятся истинные художники, которые ходят по карнизу, падают из окон, ведут деструктивный образ жизни. Все дело в том, что искусство из тебя выталкивает именно твоя деструктивная натура или сущность. Снимаются слои: сначала уходит социальное, потом асоциальное и остается только духовное».

«Искать финансирование под проекты сложно. В лучшем случае музей заплатит за оборудование и материалы, которые мне необходимы, предоставит платформу, но это редко. В основном я как «неокупаемый проект», этакий штучный экземпляр. Перфоманс же на стене не повесишь, как пейзаж или натюрморт».