Серьезное решение, придавшее целенаправленность его жизни на многие годы, Третьяков объявил в завещании, составленном при отъезде в свое первое путешествие по Европе в мае 1860 г. Молодой купец, которому еще не исполнилось 28 лет, заявил о своем намерении наследственный капитал, доставшийся от батюшки, поделить между родственниками, а капитал, приобретенный им самим в ходе торговых дел, направить на создание доступного для всех «художественного музеума, состоящего из картин русских художников», т.е. музея русской национальной школы, понимая необходимость основания его именно в Москве, «в сердце России».
Кончалось завещание просьбой к брату Сергею «вникнуть в смысл желания, не осмеять его, понять, что <…> для меня, истинно и пламенно любящего живопись (здесь и далее выделено авт. - Т.Ю.), не может быть лучшего желания, как положить начало общественного всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие».
В этом решении звучала зрелая гражданская позиция человека: заработанный капитал определен на создание музея русской живописи. Однако то, что должно было быть решено, по мысли молодого коллекционера, усилиями единомышленников - любителей художеств, Третьяков полностью возлагает на свои плечи, сделав попытку решить поставленную задачу самостоятельно.
Многих исследователей удивляет «феномен чуда» Павла Третьякова, ведь знакомство с его биографией лишь подтверждает, что «замысел <…> галереи не был обусловлен ни генетической программой, ни фундаментальным общим <…> образованием, ни особой возвышенной атмосферой в доме, ни благотворным влиянием родственников <…>».
22 мая (10 мая по старому стилю) 1856 г. П.М.Третьяков получил приобретенную им картину «Стычка с финляндскими контрабандистами» (1853) и расписку в получении задатка от художника В.Г.Худякова. Эта картина стала первым приобретением начинающего коллекционера, она положила начало будущей коллекции, а 22 мая 1856 г. - датой основания Третьяковской галереи.
Добровольно поставив себя в распоряжение высокой цели, Павел Михайлович последовательно проводит ее на протяжении более чем сорока лет, обогащая ее новыми идеями на каждом этапе. В нем все кажется обосновано единою мыслью - созданием музея национального искусства. «…я направляю мои силы на один пункт этого близкого мне дела. Если я делаю недостаточно на этом пункте, я готов и еще напрячь, но не разбрасывать в разные стороны», - писал Третьяков, отказав в материальной помощи Товариществу передвижников.
Если проследить ранние приобретения пока еще неискушенного коллекционера конца 1850-х - 1860-х гг., то окажется, что большинство из них было удостоено различных наград - от серебряной медали до звания профессора исторической живописи. Среди первых покупок преобладают полотна на темы современной жизни, популярные в пору становления бытового жанра 1850-1860-х гг. В это же время Третьяков решается на первые заказы художникам.
В 1861 г. Третьяков произносит слова, ставшие хрестоматийными: «…мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес - дайте мне хотя лужу грязную, да чтобы в ней правда была, поэзия, поэзия во всем может быть, это дело художника». Тяготение к поэтическому и правдивому началу в искусстве проходит через всю жизнь П.М.Третьякова, являясь своего рода его эстетическим идеалом, к которому следовало бы по мысли собирателя стремиться художникам. Сам Третьяков сознает, что каждый их них ищет свой самостоятельный путь, а ему остается пока только выбирать. Но, покупая, он смело критикует работы своих современников, высказывая замечания и добиваясь поправок.
Вместе с ростом коллекции естественно меняются и взгляды собирателя. Ближе к концу 1860-х гг. происходят первые сдвиги. Он более не привязан к академической оценке, он свободен в выборе, полагается на свой художественный вкус и начинает приобретать картины соответственно его воззрению на ход развития современного искусства. Он ищет работы, в которых раскрывается подлинное лицо художника: «…дайте мне только Вашу волшебную воду, - обращается Третьяков к И.К.Айвазовскому в 1868 г., - такую, которая вполне бы передавала Ваш бесподобный талант». А с начала 1870-х гг. контакты Третьякова с петербургскими и московскими художниками столь велики и обширны, что в 1871 г. добрую часть картин он покупает до открытия 1-й передвижной выставки, другими словами, выявляет «достойное» непосредственно в мастерской художника. С этого времени приобретения, которые делает Третьяков, совершаются только по его выбору и до общественного признания, т.е. до появления картины на выставке, до обсуждения ее в прессе, до самых первых критических рецензий. «Я Вас прошу, - обращается Третьяков к Васильеву, жившему в Ялте, - не продавать там картин, чтобы я мог выбрать».
С конца 1860-х гг. Третьяков приступает к созданию портретной галереи именитых людей России. Он начинает последовательно заказывать портреты художникам, в основном тем, с которыми находился в тесном общении (с конца 1860-х - Перову, в середине - конце 1870-х - Крамскому, в начале 1880-х - Репину), но и не только. Делая заказы портретистам, он проявляет твердость и решительность, более всего озабочен правдивой характеристикой модели. Он помогает собирать воспоминания и подбирать фотографии, его волнует, в каком виде предстанет изображенный. «Вы видите, что я неисправим, и, несмотря на свое фиаско - иду со своими взглядами и советами, - объяснялся он с Репиным. В письмах он оценивает, критикует, требует и ищет новое, участвуя вместе с исполнителями заказов в сложении формы портрета, которая бы отвечала его представлениям. В то же время он покупает произведения старых мастеров, дополняя коллекцию, в том числе составляет отдельную линию автопортретов художников.
В течение долгой собирательской деятельности его порою посещали сомнения. Временами ему виделось поражение: «Дело ли я делаю?» - задавался вопросом Третьяков. Но какой-то неутомимый двигатель, своего рода perpetum mobile, живший в нем, снова возвращал его к действию. «…со мной в продолжение 22 лет были раза три такие моменты, - писал он Крамскому в 1878 г., - что я готов был бросить начатое дело. Я не уверен, что и вперед не случится такого момента; разумеется, я и опять постараюсь побороть такое чувство, но, а если не поборю?». Он свято верил в осуществимость задуманного и оставался непоколебимым в принятом решении. Еще в 1865 г. Третьяков заявил о своей надежде в «хорошую будущность русского искусства», признавшись художнику А.А.Риццони в том, что для него всякое появление «недурной вещи» в современном искусстве не случайно, «иначе я не собирал бы коллекцию русских картин». «Наша русская школа не последнею будет», - писал он Риццони, уповая на то, что «пасмурное время» в русском искусстве закончилось и «туман проясняется».
Спустя десять лет он с еще большей убежденностью заявит Верещагину о том, что «давно бы бросил свою цель собирания художественных произведений, если бы имел в виду только наше поколение». «В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого), и не следует сожалеть, что коллекция Ваша сюда попала: в России - здесь ей самое приличное место», - напишет Третьяков Верещагину. Его размышления во многом имеют точки соприкосновения с идеями славянофилов. В их публицистических и литературных трудах часто звучали мысли о том, что все, что делается в России, - делается для ее будущего: «Никто из нас не доживет до жатвы» (И.С.Аксаков); «Успехи наши будут медленны, и только наши дети воспользуются трудами наших современников» (А.С.Хомяков). Лучшая доля предстоит следующим поколениям - утверждали они. «Передовые люди не могут быть двигателями своей эпохи, они движут следующую, потому что современные им люди еще не готовы», - сказано И.С.Аксаковым в 1858 г. Тема - Третьяков и славянофильство - одна из интереснейших проблем, пока не раскрытых специалистами. Далеко не случайно рядом с именем Третьякова то и дело возникают имена ведущих славянофилов - В.А.Кокорева, Ф.А.Чижова, И.С.Аксакова, Ю.Ф.Самарина и др., будь то разговор о развитии предпринимательства, о решении политических вопросов или о развитии самобытности русской нации. Со многими из них Третьяков, будучи членом ряда общественных организаций, встречался, был знаком, с некоторыми тесно общался, состоял в переписке.
В этой связи тема русского становится отдельной исследовательской проблемой, особенно в отношении к собранию живописи. Третьяков был одним из первых, кто принялся коллекционировать современную отечественную живопись, естественен и интерес к русской теме, к русскому сюжету. Уже в начале 1860-х, т.е. в начале пути, Третьяков не раз просил своих корреспондентов-художников, помогавших ему подбирать картины для коллекции, искать для него «хороший альбомный рисунок, жанр», - всякий раз добавляя, - «и лучше если бы русский». И откровенно признавался: «…я не желал бы венецианского вида, все уж очень надоели они, я лучше подожду» (1863). В те же годы появляется еще один оттенок в художественных симпатиях Третьякова. «Самая капитальная вещь - “Княжна Тараканова в темнице” К.Д.Флавицкого, произведение, делающее честь русской школе и тем более, что произведено в России, а не за границей…» - писал Третьяков, акцентируя происхождение картины, ставшей первым произведением на тему отечественной истории, приобретенным в 1867 г.