К истории коллекции П.М. Третьякова

Тяготение к русской проблематике в искусстве не утрачивается и в дальнейшем. «Для меня интереснее бы иметь русский сюжет Гуна», – обращался Третьяков к Крамскому в 1875 г., отказываясь от жанра, исполненного художником за границей. Но это, конечно же, не означает, что он смотрел на свое собрание ограниченно, в ущерб иным векторам развития живописи, поощряя одно искусство и умаляя другое. В одном из писем в конце 1870-х гг. Третьяков назвал «чуждым элементом» в русском искусстве художника А.Д.Литовченко и «мазурика Маковского» (имелся в виду К.Е.Маковский), а уже в 1880-е гг. он приобрел их работы (правда, на сюжет из русской истории и из русского быта). Тогда же он купил работы, так называемых иноземцев, т.е. живописцев, подолгу живших за границей (Ю.Я.Леман, «Дама времен Директории» и др.), мотивируя это следующим образом: «Я сам очень против иностранных русских, но стараешься пополнять разносторонне, чтобы можно иметь полное понятие о всех русских художниках». В 1880-е гг. он стремится к объективности и полноте отражения процессов, происходивших в современном искусстве: русские художники, живущие в Европе - часть национальной культуры, которая должна быть представлена в собрании. Позиция зрелого Третьякова - позиция человека, равно уважающего и познающего русскую и европейскую культуру, соизмерявшего их между собою, но предпочтение без колебаний отдающего первой. «И нет ли еще чего замечательного из русских картин?» - спрашивает он Репина в 1886 г. Критикуя в письме к московскому собирателю современное искусство, Чистяков заявил о том, что оно занято либо «раболепничанием» перед иностранцами, либо «грубым умничанием по-свойски... И то и другое невыносимо». Третьяков отвечал своему корреспонденту, мнением которого он особенно дорожил: «Что Вы пишете об современном искусстве, со многим я вполне согласен. Если я и приобретаю вещи, противоречащие этому, то это потому, что я задался собрать русскую школу, как она есть в последовательном ее ходе». Слова Третьякова, произнесенные в 1879 г., становятся программными, определяющими суть его собирательской деятельности.

Следующим шагом в становлении галереи стало осознание Третьяковым нового качества коллекции и переход от истории развития русских художников к отражению специфики развития русской живописи. Вкус Третьякова меняется вместе с расширением задач коллекции, последовательно превращавшейся в музей отечественного искусства.

Пополняя и расширяя галерею, он руководствовался в первую очередь собственным воззрением на развитие искусства, доверял интуиции и не зависел от чужого мнения. «…я был крайне благодарен, - писал Третьяков Репину, - если бы мне указывали, что нужно взять, а там уже мое дело - подумать, как поступить». В то же время он умел прислушаться к стороннему мнению. Показательно письмо Третьякова Л.Н.Толстому с объяснением причин, почему он не приобрел картину Ге «Что есть истина?». «Я ее не понял, - честно признался Третьяков. -… Я не могу, как вы желаете, доказать Вам, что Вы ошибаетесь, потому что не уверен, что не ошибаюсь сам… но Ваше мнение так велико и значительно, что я должен… теперь же приобрести картину и беречь ее до времени, когда можно будет выставить». (На картину был наложен цензурный запрет.) «Я не стыжусь своего непонимания, - писал он далее, - потому что иначе я бы лгал». Третьяков не боялся откровенно сознаться в собственных ошибках, он был чрезвычайно самокритичен, особенно если это касалось сделанных им приобретений. Конечно, у него были любимые художники и любимые картины. Так, например, Третьяков считал, что «…в будущем первое место займут работы Репина», в коллекции к 1898 г. было более пятидесяти его живописных и графических произведений; он любил Васнецова, но однажды, по воспоминаниям М.В.Нестерова, отказался принять в дар его «Аленушку». «Спаситель Крамского («Христос в пустыне». - Т.Ю.) мне очень нравился…, почему я и спешил приобрести его, но многим он не очень-то нравится, а некоторым и вовсе. По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время - может быть я ошибаюсь».

К себе Третьяков относился строго. «Ошибки же художественного рода, - писал он Репину, - т.е. пропускаешь, что нужно, или берешь, что не нужно, случаются со мной очень часто; это я хорошо знаю, почему никогда знатоком себя считать и не буду». Не раз он сопротивлялся званию «знатока», быть может, из скромности, быть может, так легче было признать совершённые ошибки, которые неизбежны в таком деле. Он допускал в своем собрании «слабые номера». Потому говорил о необходимости проводить замены в галерее, называя их «чистками». Когда он все же решался освободиться от той или иной картины, то действовал крайне осмотрительно: «удаляю лишние вещи очень осторожно». «Кто действительно прав, - не уставал повторять мудрый Третьяков, - покажет только время!». Только время может выступать истинным судьей - полагал он. И в этом своем утверждении его позиция сближается с позицией историка искусства.

Третьяков в каком-то смысле смотрел на художественный процесс как исследователь, несколько отстраненно. Его не интересовали сиюминутные споры и интриги, не волновала принадлежность художника к тому или иному направлению в искусстве. Его прежде всего занимали произведения талантливые, разносторонне представляющие процесс развития отечественного искусства. В пору противостояния передвижников и Академии художеств он занимал позицию, как говорится, «над схваткой». «Я не вижу особой благодати в борьбе с Академией, на это тоже время требуется, а его так мало, - писал Третьяков Крамскому в 1879 г. - Тесный кружок лучших художников и хороших людей, трудолюбие да полнейшая свобода и независимость - вот это благодать!» Его более волновало другое: не пропустить ничего важного и значительного для своего собрания.

С конца 1870-х гг. он целенаправленно ищет произведения, «интересные по содержанию», «имеющие значение для русской школы», которые дополняли бы уже «имеющиеся экземпляры» того или иного мастера в его собрании. «…лучше давать полную свободу наблюдателям, чем какой-нибудь сюжет или содержание подчеркивать», - размышлял он о полноте художественного выражения, полагая наиважнейшим завоеванием искусства свободу от художественной преднамеренности, другими словами — тенденциозности, которая навязывалась искусству определенными кругами, в том числе Стасовым. Картина имеет ценность сама по себе, отдельные произведения в то же время характеризуют движение живописи в целом. «Мое личное мнение то, что в живописном искусстве нельзя не признать главным самую живопись… - писал Третьяков Толстому в 1890 г., - разумеется, высокое содержание было бы лучше, т.е. было бы весьма желательно…В ином пейзаже может быть содержания больше, чем в сложной сюжетной картине. Все это дело взгляда, личного отношения, как тут спорить? И как знать, кто прав?».

Он откровенно судит произведения, не стесняясь дает советы художникам, правда, иногда может извиниться, что вмешивается в чужие дела, и тут же находит себе оправдание: «что же делать, когда они мне так близки!»

На первый взгляд не всегда прослеживается логика собирателя в мотивации приобретений. Так однажды он сознался, что «заведомо покупал плохую вещь, что весьма курьезно. Потом от нее избавился» (о портрете поэта Я.П.Полонского работы Жодейко, 1875). В 1878 г. приобрел, как сам Третьяков выразился, «вынужденно» картину Мясоедова «Засуха», которую хвалили все, но никто не покупал, и тогда - собиратель ее купил, дабы художник не впал в творческую апатию. В подобных приобретениях он видел дальнейшее развитие своей цели — поддержку художников, не столько материальную, сколько нравственную. В 1884 г., приобретая картину «Не ждали» Репина, он акцентирует свою заинтересованность мнением публики: «В картине Вашей много достоинств, но есть и недостатки; содержание ее меня не интересует, но на публику она, кажется, очень действует». И наоборот, несмотря на то, что «картина Литовченки (“Царь Алексей Михайлович…” - Т.Ю.) не имеет успеха ни у художников, ни у публики», - он ее тем не менее приобретает. В 1892 г. он объясняет Репину свой отказ приобрести ряд работ художника «неудобством с массами в помещении». А картину «Л.Н.Толстой за работой» Репина он не приобрел «сознательно», не поверив в ее искренность, ему показалось, что писатель позирует.

Между тем состав коллекции говорит сам за себя, свидетельствуя прежде всего о присущем собирателю выработанном годами свежем самобытном художественном чувстве. Шли годы, обнаруживались «белые пятна», ликвидировались провалы и пропуски, докупалось вовремя не приобретенное. Он выбирал произведения разного свойства. Они могли не нравиться художникам, критике, публике и не всегда отвечали его личным вкусам, но, по его мнению, должны были быть в галерее, потому что так или иначе отражали эволюцию русского искусства. К выбору Третьякова неприменимо выражение «нравится - не нравится». Его выбор состоял прежде всего в обосновании необходимости присутствия каждой приобретаемой работы в галерее. «Он (Третьяков. - Т.Ю.) мне сам заявил, - говорил в своей речи Ге на съезде художников в 1894 г., - что не только приобретает те вещи, которые ему нравятся, но даже и те, которые ему лично не нравятся, но он считает обязанностью не исключать их из школы, к которой они принадлежат». В начале 1900-х гг. А.П.Боткина, занимавшаяся комплектованием галереи после смерти отца, писала: «… нельзя покупать только самые превосходные вещи. Папа покупал шире».

В 1880-1890-е гг. он безбоязненно приобретал вещи спорные, эпатирующие общественное мнение, вызывающие дискуссии в художественном мире, т.е. приобретал вопреки: все ругали «Боярыню Морозову» Сурикова, многие не принимали произведений Репина. На приобретения Третьякова не влиял цензурный запрет, наложенный на ряд картин («Сельский крестный ход» Перова, «Иван Грозный» Репина, «Что есть истина?» Ге). В этом проявлялась и своего рода независимость московского купца от петербургских чиновников. Обычно исследователи вспоминают историю поступления «Девушки, освещенной солнцем» В.А.Серова и «Видение отроку Варфоломею» М.В.Нестерова. Эти картины встретили едва ли не самую резкую критику среди старшего поколения передвижников. В 1890-е гг. Третьяков приобретал работы молодых передвижников Н.А.Касаткина, С.В.Иванова, также произведения, в которых намечались новые поиски искусства рубежа веков, среди них картины художников А.П.Рябушкина, Ф.А.Малявина, некоторые работы мирискусников А.Н.Бенуа и К.А.Сомов. Как-то Третьяков честно признался, что не понимает искусства М.А.Врубеля, тем не менее он принял в дар его графический эскиз «Хождение по водам»; то же произошло со «страстным циклом» картин Н.Н.Ге, который после смерти художника поступил в дар галерее. Но и в 1870-е гг. Третьяков покупал работы, которые не находили одобрения среди людей, причастных искусству. Так, в 1879 г. приобретение картины «Царевна Софья» Репина не встретило понимания В.В.Стасова, М.П.Мусоргского, П.П.Чистякова и т.д. В ряде случаев Третьяков выражал неудовлетворение картиной, отдельными деталями или образом в целом, но и тогда картина могла стать его собственностью. Приобретая, он разделял человека, с которым приходилось общаться, подчас выяснять отношения, разрешать и преодолевать конфликтные ситуации, и художника, в котором ценил талант, оригинальность, определяя его значимость для искусства и т.д. «Как художника я его ужасно люблю и уважаю, - писал он о Верещагине, - но как человека я вовсе не знаю, т. е. не знаю в нем того, за что человека любят». Кстати сказать, Третьяков ни разу не покупал распродававшиеся коллекции целиком, а только избирательно, соответственно своим представлениям (коллекция В.А.Кокорева, Н.Д.Быкова).

Часто приходится слышать, что Третьяков, формируя свою коллекцию современной живописи, приобретал преимущественно передвижников. В 1880-е гг. на это указывали современники: «…через всю коллекцию проходит “патриотическая струйка”, - писал П.Боборыкин, - в коллекции обнаруживаются симпатии коллекционера к определенной группе художников, <…> которое не раз называли “литературным”». Остроухов позже продолжил эту мысль: «Третьякова… слишком часто обвиняли в его “пристрастии” к передвижникам в свое время. Что же было делать? В 1870-1880-х годах передвижники объединяли в своем товариществе едва ли не все выдающиеся таланты России». В первые годы советской власти А.Эфрос об этом заявил категорично: «Вкусы 1880-х годов - господство реализма - создали П.М.Третьякова». В советское время тема «Третьяков - собиратель передвижников» приобрела четкие контуры и превратилась в штамп.

© Материал подготовлен администрацией сайта Арт Каталог.
При полном или частичном копировании ссылка на сайт www.art-katalog.com обязательна!